Любовь 24 часа - Салават Вахитов

«Художники – самые беззащитные особи в животном мире, – подумалось мне, – они не носят камуфляжа. Чтобы выжить в диком мире, нужно приспособиться под него, слиться с его фоном, с рельефом, а они ярки, беззащитны и, пока юны, не ведают страха». По сравнению с ними я одет неприметно и ничем особо не выделяюсь из уличной толпы, я в своеобразном камуфляже и чувствую себя защищенным. Но здесь, в подвале, все по-другому: обыденная серость и неприметность не свойственна среде ярких индивидуальностей, и мне становится не совсем уютно. На меня оглядываются, на меня обращают внимание. Это все равно что белому зайти в бар для черных.

Все же нахожу в себе мужество, чтоб не сбежать, спешно глотнув кипятку, и продолжаю изучать жизнь утреннего хостела, как доктор наблюдает за пациентами. Любопытство не порок, а способ скрасить одиночество.

– Здрасьте!

Вздрагиваю от неожиданности: напротив меня подсаживается плотненький парнишка в очках и тут же ставит на стол-катушку ноутбук нехилых, прямо скажем, размеров. Не лень таскать такое?

– Здравствуйте!

Глупо пялюсь на лохматые, выкрашенные рыжим волосы моего визави. Рыжие у рыжих вызывают симпатию – киваю ему дружелюбно. Где-то я его уже видел. Ну да, конечно, это же Элтон Джон! А вот если он сейчас вытаращит глаза и улыбнется во все свои 24 зуба – то вылитый Тим Минчин. Хотя больше похож на откормленного кота. Я когда-то мечтал завести себе толстого рыжего кота и назвать его Тим. Или даже по-китайски или по-корейски – Тим Мин Чин.

Я радуюсь возможности пообщаться, но вдруг понимаю, что беседы не будет, поскольку ноутбук моментально распахивается, огромные металлического цвета наушники взлетают на голову и, захлопнувшись на ушах, отрезают барабанные перепонки рыжего от внешнего мира. Быстрые пальчики начинают наигрывать на клавиатуре тихую мелодию, взгляд упирается в экран и становится неподвижным – все, человека больше нет, какое-то время рядом со мной будет находиться растение, фикус или кактус, его можно полить, неосторожно пораниться об его колючки, можно даже поговорить с ним, как говорят, например, с котом или собакой, вовсе не рассчитывая на ответ, – просто так, для самого себя, чтобы не испытывать одиночества.

Но к черту рыжего, поскольку, пока он отвлекал мое внимание, в вероятностном пространстве хостела появилась некая величина X. Я давно заметил, что есть люди, при появлении которых наивное математическое ожидание не срабатывает и происходит чудо. Так и сейчас: вошла женщина двадцати – двадцати двух лет, и видавшие виды театральные люстры вспыхнули ярким светом, древние механические часы на стене удивленно вздохнули, стрелки задергались – и время, кажется, пошло быстрее, завертелось-закружилось на поблекшем было циферблате, а манекены, включая рыжего за компьютером, повернули головы в ее сторону и сказали: «Ах!». Ах как она была прекрасна в черном коктейльном платьице, совсем не уместном в утреннем подвале питерского гадюшника, – белокура, женственна и сексуальна – как Кэмерон Диаз периода «Маски»!

Дыша духами и туманами, девушка пролетела мимо нас с Тимом и очаровала окончательно и бесповоротно – свежесть и обаятельная улыбка не могут не смутить зачерствелую провинциальную душу. И, разумеется, запах женщины. Для меня он исключительно важен. Часто бывает, гуляешь по улице и видишь, идет тебе навстречу красивая девушка, а подходишь ближе – и вдруг от нее пахнет, скажем, сливами, и думаешь: «Фу, что за уродина?», а она тоже тебе в спину презрительно: «Каз-зел!» А бывает, что и неидеальная вовсе девушка, а тебе нравится. Потому что запах твой, и тебе кажется, что ты ее абсолютно понимаешь.

Увы, улыбка Кэмерон предназначалась не мне и не рыжему, она улыбалась высокому черноволосому арабу, безмятежно развалившемуся за соседним столиком. Скинув туфли и взобравшись с ногами на диван, она весело заговорила с ним, и он отвечал ей по-русски – на хорошем русском, и это удивительно, поскольку иностранцы русский, как правило, не учат, привыкнув к тому, что наша молодежь довольно уверенно щебечет по-английски. Вот рыжий, например…

«Только рыжий может называть рыжего рыжим…» – запело в телефоне, и я поспешно поднес мобильник к уху.

– Привет, Антоша! Ты как? Устроился? – это была Ольга.

– Привет, собака. Все прекрасно, – ласково соврал я.

– Чем занимаешься?

– Пью чай в холле.

– Умница! Только прекрати пялиться на бабу!

– С чего ты взяла? Собачке захотелось потявкать?

Я поразился Ольгиной прозорливости. Уж не следит ли она за мной? И даже пошарил глазами под потолком в поисках видеокамеры.

– Антуан, я тебя умоляю, смотри, не заведи новую соседку.

– А-а-а, я все понял. Мы играем в ревность?

– Нет, мы играем в истину и искренность. Не забудь про театр, – Ольга отключилась.

Странные существа – эти женщины. Чем больше живу, тем меньше их понимаю: и сама не гам и другому не дам. Собака, одним словом, – собака на сене. Вон же Кэмерон флиртует в открытую с арабом, и ничего, чувствует себя превосходно. А тот отвечает ей что-то самодовольно, и улыбается широко, и делает знаки друзьям за угловыми столиками – вроде, они тоже арабы, расселись почему-то равнобедренным треугольником, хорошо, что мы с рыжим находимся вне его, в стороне от сферы влияния чужеземной триады.

Арабы, по моим представлениям, должны быть похожи на Фредди Меркури, но тот, что с девушкой, напоминает скорее Барака Обаму – такой же высокий, самоуверенный, с кривой обезьяньей улыбкой. А двое других – вылитые таджики, только одеты побогаче. Один худой, длинноносый, как Буратино, и безобразно лохматый, а второй – лысый толстяк, с круглым, в картошку, носом и вытаращенными глазами – настоящий Карабас Барабас.

Неожиданные сравнения развеселили, и незаметно для себя разулыбался, пока не почувствовал цепкие настороженные взгляды из треугольника, направленные в мою сторону. Они не то чтобы были недовольны, нет, парни, видимо, были удивлены бесцеремонностью утреннего гостя. Чтобы разрядить ситуацию, я приподнял чашку и, пожелав здоровья компании, отпил чаю, а затем направился к рецепшену, где уже суетилась невысокая смуглая девушка.

– Здравствуйте! Вы Настя? – спросил я.

Ответ был омерзительно холоден:

– Что вам нужно?

– Мне бы заселиться, номер был забронирован…

– Заселение в час.

– Но когда мы звонили вам, мне сказали…

– Заселение в час, в час и приходите, – отрезала она и не пожелала ничего слушать.

Растерянно потоптавшись на месте, я пожал плечами и хотел было уйти, когда мимо меня дружной толпой прошли арабы с девушками. «Как же легко наши девчонки отдаются богатым иностранцам», – возникла противная мысль, но я постарался ее отогнать. Мало ли что. Может, приехали студенты по обмену, и девчонки обязаны их курировать. Тут мой взгляд упал на покинутый столик, и я заметил на нем оставленный по невнимательности кожаный бумажник-портмоне – толстый такой, в нем, наверняка, деньги и даже документы. Недолго думая, хватаю бумажник и на улице нагоняю Фредди с Кэмерон:

– Вы забыли, – говорю, протягивая чужую вещь.

Фредди какое-то время стоит в недоумении, а потом до него доходит смысл происходящего. Он благодарит с восточным жаром, и Кэмерон улыбается мне.

– Анвар, – говорит араб, протягивая руку в знак знакомства.

– А я Камила, – улыбается девушка.

И я улыбаюсь, а настроение где-то на седьмом небе, и плевать, что заселиться так и не удалось. Куда мне торопиться? Раскланявшись с новыми знакомыми, неспешно бреду по Лиговке к Невскому проспекту. На душе спокойствие, блаженство и любовь ко всему живому.

«Любовь 24 часа», – читаю на столбе объявление, пахнущее свежим клеем. «Как же это здорово, если твоя жизнь с утра и до утра наполнена любовью!» – думаю я. А когда я о чем-либо глубоко задумываюсь, то мое любимое занятие – бродить по городу, рассматривая асфальт у себя под ногами. Но сегодня тротуар выглядит необычно, он совсем не такой, как у нас в Ялте. На нем много-много белых трафаретиков с именами девушек и телефонами. И пока иду до Невского, а с Невского по набережной Фонтанки до Летнего сада, я читаю женские имена и фотографирую трафареты как незатейлевую символику современного города вечной любви. Неважно, что думают при этом многочисленные прохожие, в толпе я свой и практически незаметен. К тому же у меня прямо-таки крошечный Nikon – как-то знакомый фотограф объяснил мне по-дружески, что если не собираешься снимать профессионально в надежде заработать состояние щелканьем затвора, то дорогой аппарат абсолютно не нужен, достаточно «Никона» за 3000 рублей. Я привык доверять профессионалам и часто следую их советам.

Возле Чижика-Пыжика осознаю, что коллекция получается любопытной и внушительной, достойной выставок мирового класса, хотя и понимаю, что она будет далеко не полной, поскольку у меня нет цели обойти все питерские улочки. Тем не менее, вот каким долгим оказался мой путь до Летнего сада: